Сейчас здесь учится более 50-ти учеников, а школа существует 6-й год. Просто раньше о ней можно было слышать как о “Клубе домашних школьников” в “Доме гнома”.
Что для вас сообщество вашей школы, кто в него входит и какие у них взаимоотношения?
В сообщество нашей школы входят ученики, учителя, родители. Между ними существуют и вертикальные, и горизонтальные связи.
С учителями и с учениками точно все понятно, а с родителями регулировать процесс гораздо сложнее. Но мы пытаемся работать с этим. Одно дело, встречаться, рассказывать и предлагать приходить, смотреть, наблюдать; совершенно другое — пытаться наладить взаимоотношения через совместную деятельность. Двух лагерей в год, нескольких дней открытых дверей и встреч не хватает. Поэтому это наименее интегрированная группа в сообщество, хотя она действительно очень важная.
Везде есть свои слабости. С детьми какая слабость? Это наиболее интегрированная в школу группа, но наименее охваченная внутренним пиаром. Они редко определяют деятельность, мало принимают решений. Мы слабо продвигаем им какие-то ценности, потому что продаем школу родителям, а не детям. Взрослые принимают решения, но при этом они не являются потребителями и смотрят с другой стороны. Нам есть над чем работать.
В первую очередь мы выстраиваем историю про ценности и принадлежность. Поэтому чаще всего в нашу школу приходят за принадлежностью к группе. Так что мы не можем обойтись без интеграции в сообщество, и при этом нам важно, чтобы мы совпадали по ценностям и своим жизненным принципам.
Считаете ли вы свою школу частью какого-то сообщества школ?
Нет, мы не можем себя идентифицировать с определенным школьным сообществом. “Другие школы” — это очень расплывчатое определение группы. Мы не часто общаемся друг с другом, не так много обмениваемся информацией или творим вместе. Не могу сказать, что с действующими школами Петербурга мы находимся в плотном контакте. Есть несколько школ, общение с которыми держится на личных отношениях.
Почему мы не входим в сообщество? Не знаю. То ли нет времени, то ли потребности. Может быть, потому что нас интересует подход к образованию феноменологический, метапредметный. Мы широко взаимодействуем со специалистами из разных сфер и направлений: в тьюторское сообщество входим в качестве тьюторов, творчески сотрудничаем с компаниями, занимающимися гейм дизайном, где-то общаемся с педагогами… Но именно как школа, мы в сообщество не входим.
Какая вы школа?
У нас есть официальная история. Мы говорим, что мы не готовим человека к будущему, а учим его жить в настоящем. Наша цель — вырастить человека не с определенным набором навыков и умений, а готовым принять любой вызов. Такой человек умеет понять, зачем этот вызов ему нужен, и справиться с ним.
Но какая мы школа на самом деле? Если честно, мы до сих пор не можем решить, какая мы школа. Мы много об этом думаем. Знаем, что нам важно идти от потребностей ребенка, знаем, что нам важно перестраиваться на современные методики, технологии. Мы, как и все переживаем кризис. Но мы, по крайней мере, понимаем, почему это происходит. Сейчас много альтернативных школ, но мало кто сделал большой шаг вперед. Школы все равно похожие, просто есть те, которые признают это, а есть те, которые говорят: “нет, мы очень инновационные”.
Определенно можно сказать, что мы школа, которая с большим уважением относится к личности и в эту личность очень верит.
Как вы организовали систему обратной связи? Это оценки или иной подход?
Как понять, что ребенок учится? Это сложная история. Когда мы приходим в альтернативную школу, мы, как родители, говорим: “Да, нам не нужны вот эти все компетенции, о которых умные люди рассказывают! Нам нужен психологический комфорт, нам нужно, чтобы не заставляли”. А потом эти же люди спрашивают: “А почему у него за программу третьего класса 4 по математике, а не 5?”. И получается какая-то ерунда: мы вроде бы просили апельсин, а потом возвращаемся и говорим, что не понравилась картошка.
На самом деле это не такая уж проблема, и предоставление обратной связи идёт вместе с общественным договором — а что же мы делаем. Мы все умеем оценивать академические навыки, причем по готовой программе, а навыки, ради которых мы идем в альтернативную школу — нет, не умеем.
Тем не менее, родителю нужно быть уверенным в том, что он сделал правильный выбор, а не просто выкинул деньги на воздух. Поэтому обратная связь — это компромисс. У нас есть два основных направления работы, которые интегрированы друг с другом очень плотно. Во-первых, это знаниевые, академические навыки, причем они включают и те способности, которые нам помогают учиться. Во-вторых, есть психолого-эмоциональная история, сфера личностного развития ребенка. Этой работой занимается тьюторская служба. Она у нас большая, при этом тьюторы освобождены от любой другой деятельности. В этом отношении мы практически уникальны.
Оценка знаниевой части проводится при помощи опросника. Его заполняют педагоги: что ребенок должен был пройти и что прошел, какие навыки он демонстрирует, как ему легче учиться, как ему сложнее учиться — там достаточно много вопросов. Параллельно есть стандартизированный, нами разработанный опросник наблюдений тьютора. В нем фиксируется, что приводит ребенка к фрустрации, что дает ему ресурсы, чего он боится, какие у него есть вызовы, почему он не может научиться чему-то, что-то его останавливает, где его приобретения, где зона личностного роста. Всё это тьюторы наблюдают на протяжении какого-то времени. Все специалисты, которые так или иначе встречаются с ребенком, заполняют соответствующие формы. Еще есть интервью с самим ребенком; мы беседуем, спрашиваем, что с ним происходит.
Дальше эту информацию обрабатываю я, руководитель школы, Ира Беляева, и мы встречаемся с родителями. Встречи происходят три раза в год: первый раз — диагностика, здесь, скорее, мы собираем информацию от родителей. Потом встречаемся с ними в ноябре-декабре и затем — в мае. Встречи позволяют нам увидеть и продемонстрировать, что получается, как идет прогресс ребенка.
Очень многие формы обратной связи мы разрабатывали в этом году. Мы по одной их внедряем и, понятно, понимаем, что вот эта избыточная, а вот этой вот не хватает. Так что нам ещё предстоит много открытий. Самая сложная задача касается обратной связи для самих детей. Пока она только в наших головах.
Как вы мотивируете детей учиться? Или внешняя мотивация не нужна?
Истинная, нейрофизиологическая мотивация — лишь одна. Это избегание негатива. Как раз её мы использовать не можем.
Думая о мотивации, первое, что мы делаем — идем от потребностей самого ребенка. Это не учебные потребности, это потребность в безопасности, в принадлежности, в личном пространстве, потребность быть услышанным, почувствовать связь с другими и т.д. Важно, чтобы был человек, который видит эти потребности и относится к ним с уважением, как к очень значимым вещам.
Мы налаживаем привязанность со взрослым, за которым хочется идти, потому что он может дать тебе обратную связь. И, мало того, что он тебе нужен, еще и ты для него важен. Сложные дети (у нас есть дети с аутизмом, например) часто боятся, когда их ругают. Но если ты на их стороне, ты их уважаешь, хочешь им помочь, твои слова воспринимаются. Очень многое делается просто потому что привязанность сформирована. Дети часто идут навстречу из любви, оттого что этот человек для них важен, ценен и интересен.
Второй важный момент — возможность вести за собой. Если человек чем-то горит, у него нет позиции “я хочу всех научить”, а есть другая: “я хочу показать интересные вещи, хочу продемонстрировать, как прекрасно жить в этом мире”.
В-третьих, мы налаживаем историю с принадлежностью. Если я стремлюсь принадлежать к этому сообществу, у меня должны быть идентичные ценности. Например, такой ценностью может быть развитие. Тогда я учусь в том числе и потому, что принадлежу к сообществу, для которого развитие в приоритете.
Порой дети учатся, потому что им ценно быть в этой школе. Может быть, им не очень ценно учиться вот этому, особенно сегодня, но им ценно быть здесь, и поэтому они готовы. В этом случае они не страдают — они учатся.
Также мы проводим тест “Мотивализ”. Он используется в геймификации и позволяет узнать, на каком языке с человеком говорить, что для него сегодня важно: спасать человечество или накопить себе золотых монет, что его мотивирует — лидерство или ограничение в комфорте.
Кроме того есть внутренняя мотивация, связанная с компетентностью, автономностью и принадлежностью.
Когда мы разрабатываем программы, обсуждаем детей, делаем игры — мы учитываем все эти факторы. Но от того, что мы много этим занимаемся, дети не бегут мгновенно сами учиться. Это вечный поиск компромиссов, потому что, если человек чего-то не хочет, значит он не хочет. И надо сказать: “Да, ты не хочешь, но мы учимся”.
Родители, между прочим, тоже приходят с некими ожиданиями, они хотят, чтобы дети учились, хотя бы иногда.
Собственно, так мы их и мотивируем. Изучаем матчасть, пытаемся создать определенную среду, и стараемся быть честными и искренними. Заодно проводим тесты и затем рассказываем родителям, что же мотивирует их детей.
А что происходит после вашей школы? Можно ли перейти в другую школу?
В нашей школе учится 65 человек, в “Доме гнома” в целом — 100. И не всегда понятно, где заканчиваются заслуги родителей и начинаются наши школьные. Вы должны всегда помнить, что если вы собираетесь отдать ребенка в альтернативную школу, это ваша ответственность и ваш эксперимент.
Мы делаем то, что мы обещаем, но ничего не гарантируем. У нас, конечно же, есть дети, которые уходили от нас в обычную школу и, конечно же, есть дети, которые приходили к нам из обычной школы. На наш взгляд, это вообще не проблема. Развитый человек может учиться в разных ситуациях. Ну, перейдёт он в обычную школу — где-то он будет сильнее, где-то он будет слабее. Если дети знают, что им предстоит учиться в другом месте (у нас есть дети, которые поступают в школы городского набора: 610, Аничков лицей), они могут заранее слегка готовиться. Но если загружаешь мозг человека, и он работает нормально, то никаких особых сокровенных знаний для перехода ему не требуется.
Мало того, что если смотреть на современный мир глобально, люди постоянно перемещаются по странам и по континентам. И это не десятки людей, это сотни тысяч семей! Они переезжают с детьми, дети поступают из китайской школы в американскую, из американской — в российскую, из российской — в английскую, и всюду — совсем разные программы. Да, в некоторых странах им могут помочь адаптироваться. В нашей школе адаптация ребенка подразумевает совместные усилия родителя, психолога, тьютора и т.д.
Очень важно сформировать установку: нет особых барьеров, в современном мире переход из класса в класс должен быть простым. Если ты решил, что да, нужно, чтобы ребенок подготовился и перешёл, просто стоит выяснить, что конкретно для этого нужно сделать. Никакой проблемы здесь нет.
Как организована аттестация в вашей школе?
Часть наших родителей предпочитает аттестовывать детей своим путем: на дистанционных площадках или в других школах, государственных или частных. Остальные аттестуются в KITe. Что это значит? У нашей школы есть договор с обычной общеобразовательной школой. Учителя учитывают примерный минимум знаний, они дают контрольную по определенной заранее известной теме.
Конечно, это ловушка, потому что сначала родители говорят: “Нам не нужна аттестация”, а потом хотят узнать оценки и все начинают носиться с аттестацией. Это загоняет нас опять обратно, в рамки той школьной системы, от которой мы все пытаемся дружно уйти. Мне кажется, к этому нужно проще относиться. Аттестация — что такое? Ребёнок должен написать контрольную работу или диктант по определенному образцу, установленному ФГОСами. За два месяца педагог ищет подходящий материал, который предлагает потом на контрольной работе. Эта работа вообще не говорит ни о чем и даже о том, что ребенок на самом деле знает. Пусть конкретно эти правила он знает, но это не значит, что он отличник или двоечник. Так что процедура не показательная, зато прекрасно решает проблемы по взаимодействию с государством.
Расскажите о роли педагога в вашей школе? Он обучает? Он воспитывает?
Педагог должен, по идее, детей учить. Другое дело, что, например, в нашей школе педагог не обладает на входе учебниками и установленными гос. образцами стандартами, которым нужно следовать. Часто ему приходится разрабатывать занятия в разных форматах, потому что всё, что касается погружений, игрового подхода, командной работы — это история, которая творится здесь и сейчас. Ждать, пока будут созданы подходящие методики, мы не можем. Так педагог становится и методологом.
В обучении мы часто используем принципы игрофикации, потому что нам кажется, что без этого сегодня нельзя. Это не только игры в прятки, речь идет о серьезном игрофикационном процессе. Так педагогу приходится стать игротехником.
А раз уж мы говорим, что человеческие качества, человеческие знания, вообще уникальность педагога повышается не от количества знаний, которые он может передать, а от душевных качеств, человечности, то в этот момент педагог становится другом, психологом, наставником… Ты должен и литературу свою любить, и немного психологию знать, чтобы понимать, кому из этих детей и что сейчас нужно, почему не получается обучение, и еще делать игры, а также решать образовательно-методические задачи…
Поэтому педагогов сложно искать. Хотя многие хотят работать, педагоги — это самая большая проблема, потому что у людей старая парадигма, которую тяжело поменять. Дело современной педагогики вне в том, что ты улыбаешься, говоришь всем “лапочка” и не ставишь оценки.
Тьюторы — это очень важно и мало кто может себе это позволить. В стране можно по пальцам пересчитать школы, в которых есть отдельная тьюторская служба. Наша служба прошла сертификацию в МТА. И пусть, когда мы проходили сертификацию в Московском педагогическом университете, у Ковалевой Татьяны Михайловны, комиссия нас обвинила в упоре на психологию и даже на психотерапию, но признала, что это рождение чего-то нового.
Что же нового в нашем подходе? Тьюторы бывают разных типов. Тьютора, как в Новой школе, в Москве, например, рассматривают как некоего навигатора. Он смотрит за тем, как ребёнок учится, что хочет изучить, спрашивает, какие у него цели, чего он достиг. Раз в неделю ученик и его тьютор встречаются и разговаривают. У нас тьютор — это в первую очередь человек, который помогает ребёнку дорасти, созреть личностно. Для этого у нас есть 8 человек, которые освобождены от педагогической деятельности. Не являясь педагогами — это важно, у них иная позиция — они выполняют ряд структурированных задач в образовательной деятельности. Эти занятия — не урочные, речь идет о тьюторском часе, на котором реализуются программы по развитию эмоционального интеллекта и различных гибких навыков.
В тьюторской работе есть три ступени:
— наблюдения за детьми и действия в зависимости от их потребностей. Наблюдения должны перейти в гипотезу, в какую-то работу. Можно уверенно говорить о том, что мы достигаем хороших результатов, в детях происходят видимые изменения;
— сопровождение детей в рутинных процессах — это касается прогулок, игр, общения и т.д. Это тесно связано с эмоциями, с ресурсными состояниями;
— майндфулнесс — практики осознанности, практики внимания. Мы два года их внедряли и теперь достаточно успешно применяем, особенно активно — с нашими первыми и вторыми классами.
Если за когнитивную сферу развития ребенка отвечают педагоги, то за три остальных — социальную, эмоциональную и физическую — тьюторы.
Есть ли в вашей школе домашние задания? Их много? Они сложные? Почему так?
Несмотря на то, что я идеологический противник домашних заданий, они у нас есть. Они есть на английском, потому что языковая практика важна, и они появляются в пятом и седьмом классе, в свободной форме. Ребёнок может их выполнять, может не выполнять, никто ему не скажет: “Очень плохо”, если он ничего не сделал. Домашние задания выкладываются в отдельной группе в WhatsApp, родителей мы туда не пускаем, это отдельный канал.
Родители, конечно же, очень хотят контролировать выполнение домашней работы. А мы не хотим, чтобы родители давили, дети могут делать ее, могут не делать, это их личное дело. Как только задания появляются, родитель начинает ходить и спрашивать: “Ты приготовил уроки или нет?”…
Так вот в этой группе в WhatsApp появляются задания для пятого и седьмого класса по всем предметам. Другое дело, что учителя по-разному спрашивают. У нас была учительница математики, которая задавала домашнюю работу после каждого занятия и каждый раз о ней спрашивала. Но, с другой стороны, если человек работает, для этого не нужны оценки, это видно и педагогу, и окружающим, и самому ученику.
То есть задания есть, но, во-первых, только в старших классах, а-во вторых, они не обязательные.
Как обстоят дела с дисциплиной в вашей школе? Вы что-то для этого делаете специально? Это вообще важная для вас тема?
Правила — это не то, что тебя ограничивает, правила — это то, что дает возможности. Если у тебя нет правил — у тебя нет игры, нет процесса.
Есть правила принятые, нужные и понятные, реальные для выполнения, они дают больше возможностей.
Правила, конечно, должны быть и они в школе есть. Их очень немного, порой они нарушаются. На такой случай есть отработанные процессы, тьюторы и педагоги знают, что делать. Сами правила достаточно простые. Мы не разрешаем делать больно другому физически, мы пресекаем работы по эмоциональному насилию, вольному или невольному, в сторону другого человека, и мы не разрешаем целенаправленно разрушать вещи. Также нельзя умышленно ломать пространство. То есть если кто-то скачет по партам и кричит петухом, а в это время все остальные сидят на уроке — человек рушит общее пространство, пространство занятия.
Но мы понимаем, что разные дети могут по-разному держать правила, и последние должны быть посильны. Если правила не посильны или их слишком много, на них не будут обращать внимания. Я противник одинакового подхода ко всем: у всех одинаковые правила или у всех одинаковые последствия. Это не современно, все уже признали, что люди разные, и подходы к ним должны быть индивидуальными.
Помимо основных правил у нас есть много особенных правил для конкретных детей. Как, например, есть конституция, а есть федеративные округи или штаты со своими законами. Если мы понимаем, что этот конкретный ребенок не может долго изучать предмет, стоит договориться, что каждые 10 минут он может выходить. Если человеку совсем тяжко, тогда ему лучше выходить куда-то или вообще не ходить на занятие. Так у нас, ребенку с аутизмом разрешают играть в компьютерные игры в учебное время, хотя остальным ничего подобного делать нельзя, потому что ему как-то восстановиться, у него такие потребности. Дети очень легко это понимают.
Взрослые (не в нашей школе, а вообще в принципе) считают, что все должно быть одинаково. Дети легко принимают, что человек прыгает — прыгает весь урок, ну и пусть прыгает. Кто-то спросил: “Почему мне нельзя?”, ему сказали: “Тоже попробуй, прыгай!”, но ему в общем-то прыгать не надо.
Тема дисциплины перетекает в тему самоуважения. Если человек нарушает дисциплину, значит у него есть какой-то запрос. Не обязательно это запрос “мне плохо”, возможно, ему нужно просто научить себя здесь правильно вести или это послание “я хочу поговорить с вами об этом”. Проблема в том, что если мы учитываем индивидуальные правила, запросы детей и все прочее, то результаты мы получаем гораздо позднее. И это совершенно другие результаты по сравнению с теми, когда мы всех детей выстроили и сказали, что здесь жесткая рамка: есть правило, есть наказание. Мы получаем результаты, как нам кажется, более ценные.
Важный аспект в разговоре о правилах — количество взрослых на одного ребенка. У нас много взрослых. Это делает школу дорогой, потому что в образовании самым дорогим оказываются люди. Все остальное и стоит дешево, и легко тиражируется. Большое количество взрослых позволяет реализовывать более индивидуальный подход к ребенку.
Как вы взаимодействуете с родителями? Какие есть форматы взаимодействия?
Если родитель недавно узнал о школе KIT, он может написать нам или прийти на день открытых дверей. А на дне открытых дверей он может записаться на встречу с руководителями, где мы обсуждаем индивидуальные задачи, выясняем, зачем они пришли к нам, надо это семье или не надо.
У родителей уже учащихся у нас детей есть стандартные каналы получения информации:
- закрытая группа во “Вконтакте” включает новости о том, куда мы едем и идем, какие события происходят в школе, а также информацию от педагогов. Они выкладывают посты о том, что именно в классе проходят, потому что учебников почти нет;
- вотсапп с информационным чатом;
- письма. Их наши родители каждую неделю получают на почту.
Кроме этого, родители в любой момент могут прийти к любому педагогу или к руководителю. Мы об этом много говорим, чтобы они не стеснялись, не думали, что не стоит нас лишний раз беспокоить. Важно, чтобы родители обращались лично с любыми сомнениями, потому что сомнения лучше выяснять до того, как они стали проблемой.
С родителями мы встречаемся три раза в год установочно. И перед руководителями, и перед тьюторами стоит задача наладить отношения и выстроить с ними доверительную связь, чтобы всем легче было взаимодействовать.
Родители могут прийти на любой урок, на любой процесс, и понаблюдать за происходящим. Правда редко кто ходит, но мы все равно приглашаем: пожалуйста, приходите. Лучше заранее согласовать визит, на случай, если гостей окажется очень много.
В этом году мы стали практиковать родительские встречи. Пока это было лишь пару раз, но мы хотим сделать регулярную практику, чтобы взрослые встречались по поводу будущего школы, выясняли, что же для них ценность, что же они хотят от учебного заведения. Причем главное вовсе не то, чтобы они про нас узнали, они уже про нас что-то поняли, а то, чтобы сформировались связи между самими родителями. Сейчас они налажены не очень хорошо, люди приходят кучками, и это то, над чем мы работаем.
Гаджеты, компьютерные и азартные игры — это разрешено в вашей школе или нет?
Играть в игры порой гораздо продуктивнее и полезнее, чем, например, скроллить ленту в инстаграме. С гаджетами такая штука: мы не являемся противниками гаджетов, скорее, мы являемся сторонниками гаджетов и сторонниками игр. Но так как это вещь мощная, она начинает влиять на вас вне зависимости от вашего желания.
Когда мы, взрослые люди, приходим в кафе — мы не выкладываем телефоны на стол, потому что это неприлично. Мы можем отключить звук, а если не можем, то прячем гаджеты.
Если ты пришел учиться — всё, ты не вытаскиваешь гаджеты, потому что ты взрослый человек и можешь себя остановить. К сожалению, не у всех детей это получается. Некоторые начинают постоянно доставать телефон, он зовет и манит. Это серьезная дыра для внимания, и ты, может, ненадолго в дыру эту упадешь, а кто-то рядом, у кого дома запрет на телефон, или предрасположенность к играм, или даже тревожность, от которой он с помощью гаджета убегает, этот кто-то провалится в дыру надолго.
В общем, дети сами справиться не смогли.
В этом году они все обсуждали, обсуждали, обсуждали, что же им делать, потому что они понимают, что мешать друг другу и воровать чужое внимание — это нечестно, так нельзя поступать. А мы не можем гарантировать, что все у нас такие милые и будут внимательно заботиться о других. В итоге мы пришли к выводу, что у нас есть запрет на гаджеты.
У нас не было никаких правил, но как приличные люди в театре не достают телефоны, так же и мы не достаем их на занятиях. Справляться могут не все. Есть проблемы у 15-10 % детей, это очень немного. Но это старшие дети, и младшие начинают за ними повторять, там получается сложная ситуация. Мы решили, что у нас есть правило: в начале уроков, в 10-10:30, гаджеты убираются в специальное место и не достаются. Это происходит до прогулки. Потом они достаются, и делай что хочешь с ними. Но на время общих активностей, для того чтобы уважать друг друга, мы их убираем. Что из этого получится, узнаем в конце года. Пока так.
Что ещё важно сказать про вашу школу?
Мы очень гибкие, мы меняемся, и достаточно быстро меняемся. Меняемся в зависимости от того, что нужно нашим детям. И пытаемся тем самым влиять на будущее, на образование детей. У нас в этом отношении много свободы.
Мы действительно адаптируемся. Нам кажется, что мы создаем среду. Выстраивать отдельные уроки проще, чем создавать среду. Для нее нужно больше и средств, и умений, и навыков, и качеств тех людей, которые над ней работают. Среду мы создаем, отталкиваясь от потребностей всех семей, которые к нам приходят. Нам, конечно, хочется более общаться с родителями, нужно смотреть на их запросы… Но посмотрим…
